Однажды Альберт Эйнштейн сказал: «Совпадение – это путь Бога остаться неизвестным». Что привлекает внимание мастера диагностики в священнике с редким, скрытым (и неизлечимым) заболеванием зимней холодной ночью? Кто скажет, совпадение ли это или это Бог, пожелавший остаться неизвестным и открывший маленькую дверь косвенной возможности, которая приводит Дэниела в кабинет Хауса? Неужели божественные видения – это просто пьяные галлюцинации после выпитого виски, или все-таки замаскированное под совпадение чудо? К концу «Неверующего» ни атеист-священник, ни атеист-доктор больше ни в чем абсолютно не уверены.
Дэниел – разочаровавшийся священник. Обвиненного в растлении малолетнего четырьмя годами ранее, его переводят из одного прихода в другой, и, когда мы его встречаем, он уже сломан жизнью. Открыв дверь холодной заснеженной ночью, он был встречен видением истекающего кровью Иисуса. По-настоящему испугавшись, он отправляется в пункт скорой помощи Обучающей больницы Принстон Плейнсборо.
Нуждаясь в том, чтобы отвлечь остальных членов команды, пока он пытается справиться с последствиями отношений между Форманом и Тринадцать, Хаус совершает налет на Скорую Помощь в поисках «пустышки». «Тут либо алкоголь, либо усталость», - объясняет утомленная Кэмерон, которая была готова выписать мужчину. Но это именно то, что и искал Хаус, когда он ставит перед Форманом и Тринадцать ультиматум: или они увольняются, или расстаются. И они должны сделать выбор до того момента, пока дело не будет решено.
В это же время Кадди организовывает Симхат Бат Рейчел, «еврейскую церемонию наречения девочки, «древнюю» традицию, идущую аж с 60-х годов 20-го века», как саркастично, но правильно, пояснил Хаус. Современный ответ на исключительно мужской ритуал «обрезания» (предписанное религией обрезание и официальное принятие в иудейскую жизнь каждого еврейского мальчика в возрасте восьми дней), Симхат Бат – это церемония наречение имени для девочек, не имеющая никакой религиозной основы, но ставшая популярной новой традицией среди еврейских семей.
Хаус отвергает приглашение Кадди, чего, как она говорит Уилсону, она как раз и добивалась. Но противоречивое поведение Кадди относительно Хауса и Симхат Бата отражает ее неоднозначное отношение к его участию в этом важном событии в жизни человека.
Кадди знает, как Хаус будет вести себя на празднике. Он будет одиноко стоять в углу, выпивать и страдать хандрой. И наблюдать – за всем. Это омрачит ее радость, а половина присутствующих почувствуют себя неловко. Поэтому она не хочет, чтобы он пришел. С другой же стороны, Хаус много для нее значит. Можно спорить, влюблена ли она в него (или нет), но она вне всяких сомнений любит его. Она хочет, чтобы он общался с ее дочерью, и его (даже вялое) принятие Рейчел в свою жизнь для нее важно. Поэтому она также хочет, чтобы он пришел.
Действуя согласно своим противоречивым чувствам, она приступает (вовлекая в это даже Уилсона) к нелепым попыткам поиграть в игры разума с Хаусом. Как и Кадди, Хаус противоречит себе, но по-другому и по другим причинам (по моему скромному мнению). И лишь только красноречие его музыкальной композиции, что он сыграл на пианино, выдает его истинные чувства в уединенной обстановке его дома. Хаус называет Кадди «лицемеркой» за внезапное открытие для себя веры, и даже в этом случае за выбор и заказ религии, будто это блюдо в ресторане. «Так ты соблюдаешь кошер?» - спрашивает он. Хаус не знает компромисса: либо да, либо нет. Либо ты следуешь всем предписаниям, либо – ни одному. И это очень по-хаусовски, чей взгляд на мораль либо белый, либо черный, за исключением того, когда его нет вообще.
Он не видит никакой ценности в религиозном «лицемерии». Пророк Исаия, который выступал против исполнения пустых ритуалов, когда вершатся величайшие несправедливости, скорее всего всем сердцем согласился бы со мнением Хауса (достаточно парадоксально). Но, думаю, есть и более значительная причина, почему Хаус отказался прийти на церемонию, - это его понимание того, что он будет не особо к месту (и будет себя чувствовать соответствующе) на таком радостном событии, что он будет одиноко стоять в углу и страдать хандрой – и это в конечном счете только разозлит Кадди.
Не обнаружив ничего необычного, за исключением с легкостью отклоненных в качестве симптома галлюцинаций, команда готова выписать Дэниела. Не обнаружив ничего, за исключением малюсенькой проблемы. Полностью омертвевший большой палец ноги Дэниела отвалился. (Ауч!) Уловка превратила Дэниела в настоящее дело. К сожалению, слишком поздно для Формана и Транадцать. Ранее оставив без внимания ультиматум, Формана без долгих рассуждений увольняют. Ссылаясь на его действия во время клинических испытаний лекарства против Хантингтона, Хаус считает, что вместе пара под названием «Фортин» [Fore(man)+(Thir)teen – прим. пер.] не принесет никакой пользы ни ему, ни его отделению. Даже Кадди не даст ему рекомендательное письмо, принимая сторону Хауса и вспоминая, как Форман скомпрометировал своими действиями и госпиталь, и исследования.
Так как Форман и Тринадцать пытаются спасти друг другу работу, раздраженно участвуя в решении дела, Хаус, Тауб и Катнер одни диагностируют умирающего Дэниела. Узнав о разочаровании священника в религии и об обвинении его в педофилии, Хаус решает встретиться с этим человеком лицом к лицу, - его остроумие уже наготове. Но пропитанные горечью слова священника – демагогия на фоне боли и страданий, причиненных жестоким Богом, который покинул этот мир (и его в частности) – находят отклик у Хауса. Слова Дэниела могли с той же легкостью принадлежать и Хаусу и принадлежали (так или иначе, в то или в другое время) в течение всех лет, что мы его знаем.
Во время своего второго визита к Дэниелу Хаус обращает внимание на «запашок остатков веры» и интересуется, почему Дэниел не оставил службу, если чувсвует, что разочаровался в ней. Дэниел защищается, признавая, что работа в церкви – единственное, что он умеет, но это то, на что Хаус навряд ли купится. Он считает, что в Дэниеле все еще живет какая-то надежда на то, что его вера обретет прежнюю силу, но это то, что пациент говорит по отношению к диагносту.
«Делаете вид, что вам на всех наплевать, а сами спасаете жизни», - замечает он. Это те слова, повторять которые Хаусу попросту бессмысленно, - уже не раз пациенты пытались провести его психоанализ в течение почти пяти сезонов. С другой стороны, Дэниел приучен к тому, чтобы быть понимающим, - смотреть на то, что спрятано и сложно увидеть, прямо как Хаус.
Хаус отвергает предположение Дэниела. «Разгадываю загадки. Спасение жизней – побочный эффект», - отвечает он резко и остроумно, обращаясь к своей сложной позиции кубика Рубика. И его действия уже много раз опровергали эту позицию. Ответ священника ослабил Хауса и привлек внимание Катнера и Тауба, которые в это время проводили обследования.
«Нет, вы ищете не доказательства своей правоты, а доказательства того, что вы неправы. Чтобы обрести надежду. Ведь вы хотите уверовать», - разоблачает его Дэниел. Закрытый для всех и вся Хаус с опаской взглянул на Катнера и Тауба, предпочтя не продолжать этот неловкий для себя спор.
Но даже не особо желательные попытки Дэниела раскрыть Хауса не отпугивают диагноста от того, чтобы вновь появиться в его палате, на этот раз с целью украсть у него ланч (то, что он обычно приберегает для коматозников). Они спорят на тему отношений и того, что Хаус «неровно дышит» к Кадди (и к ее «неровностям»). Но дружеский визит Хауса был прерван Таубом и Тринадцать и новостями о том, что, как оказалось, у Дэниела СПИД.
Настаивая на том, что у него не может быть СПИДа, так как он соблюдает целибат, Дэниел отказывается от теста, осознавая, что согласие на него является возможным признанием своей вины. Неважно, каким будет результат, - он наверняка потеряет то небольшое доверие, которое к нему осталось.
Но Тауб, не принимая слова Дэниела на веру, бросает вызов Хаусу и разыскивает малолетнюю жертву священника. Однако безразличие Райана к предупреждению Тауба о возможности того, что он болен СПИДом, предполагает, что Дэниел, может быть, и не лжет. И чуть позже в этом эпизоде Райан приходит к Дэниелу не для того, чтобы предъявить свои претензии, а чтобы попросить прощение. «За все». И в этот момент, который многое меняет для них обоих, Дэниел остается священником и, неважно, сколько зла ему принесла «растерянность» Райана четыре года назад, в каком-то смысле безмолвно отпускает ему грехи.
Когда на груди Дэниела появляется сыпь, Хаус вновь обращается к белой доске, отчаянно пытаясь решить эту загадку. И во время того, как Хаус подбирает возможные варианты, Уилсон прерывает его в попытке поменять намерение друга не посещать Симхат Бат. «Забудь о ее лицемерии», - советует Уилсон. И, разумеется, это ведет Хауса к его запатентованному моменту просветления. Игнорируя слова Уилсона на счет Кадди, Хаус вместо этого начинает «забывать» о том или ином симптоме болезни, украшающем белую доску. Он останавливается в начале списка признаков – на галлюцинациях, которые сам же поставил на первое место. Исключив религиозные видения как галлюцинации, все оставшиеся симптомы наконец обретают для него смысл. Посчитав видения Дэниела результатом чрезмерного потребления алкоголя, Хаус подтверждает изначальный диагноз Кэмерон. Он обнаруживает синдром Вискотта-Олдрича, редкое наследственное заболевание, которое можно лечить (но невозможно вылечить до конца) длительной терапией антибиотиками.
Дэниел удивляется случайностям, что совпали вместе и спасли ему жизнь. Хаус оспаривает это тем, что все может быть логически объяснено и интерпретировано как чистое совпадение. Но Дэниел парирует, цитируя Эйнштейна. «Так много совпадений», - заключает он, оставляя Хауса необычно спокойным и задумавшимся.
И в конце концов, Хаус вместо того, чтобы пойти на Симхат Бат, идет домой, но не к двум проституткам, не к полному массажу тела с галлоном желе и даже не к пластинке Брубека в своем проигрывателе. Он возвращается в свою темную и пустую уединенную квартиру, к своей выпивке и к своему роялю. И именно там мы его и находим, играющим, казалось бы, смесь немного экзотичных музыкальных мотивов. И это музыкальное произведение, написанное звездой «Хауса», Хью Лори, специально для этого эпизода и блестяще сыгранное на новом рояле диагноста (откровенно говоря, старое я любила больше), не просто беспорядочный набор звуков. Это обнажение души и сердца Хауса.
За почти пять лет существования «Доктора Хауса» я ни разу не плакала так сильно, как тогда, когда слышала эту музыку во время заключительных сцен эпизода. Всем ясно, что, когда Хаус играет эту композицию, он думает только об одном. О Кадди, об ее ребенке, и о той религиозной церемонии, которую решил не посещать. (Хорошо, это уже три вещи, но вы поняли, к чему я клоню.)
Более печальные, похожие на еврейскую народную музыку, мотивы переплетаются с простыми, но выразительными звуками, которые уступают место более искренней и необычной мелодии шетла (Восточно-Европейские еврейские деревни, которые были уничтожены вместе с европейской еврейской культурой во время Второй Мировой войны). Когда Хаус берет стакан с выпивкой, одна его рука остается на клавиатуре, его эмоции переходят к восторгу торжества, радости и его переполняет бурное восхищение.
Что чувствует и о чем думает Хаус во время того, как играет на рояле? Мы никогда не будем знать точно. Но за внезапным музыкальным поворотом Хауса могла бы встретить своеобразная интерпретация песни Вана Моррисона, ставшая классикой, «Я тебе не говорил раньше (что люблю тебя)?». Эта песня, случайно (или нет) написанная самим Моррисоном как молитва, является одной из самых прекрасных песен о любви за последние пятьдесят лет. Или этим поворотом могла бы стать мелодия песни Роллинг Стоунз «Не всегда получаешь то, чего хочешь», слова которой стали в какой-то степени визитной карточкой шоу. И эта песня так же подойдет к «Серенаде Кадди», как назвал эту мелодию Лори. Как бы сильно она не хотела видеть Хауса на церемонии, как поется в той песне: «Иногда ты получаешь то, что тебе нужно». И возможно Хаус знает, что нужен ей, но не для того, чтобы бесцеременно вмешаться в этот момент. И я оставляю на вас (и на ваши комментарии) объяснение того, о чем Хаус думал и что чувствовал, когда играл эту музыкальную композицию.
В одном интервью, которое Лори дал Элвису Митчеллу еще во время показа второго сезона, он сказал, что музыка – это самый выразительный язык чувств Хауса. И в «Неверующем», доктор Хаус не мог быть более красноречивым.
Источник
Опубликовано: 17 февраля 2009