Приношу свои извинения за опоздание с обзором. Многое нужно было переварить после просмотра последнего эпизода, и я искренне надеюсь на то, что вам понравилось мое интервью с Лизой Эдельштайн, которое в данный момент размещено на официальном сайте «Доктора Хауса». А теперь перейдем к «Джой», шестому эпизоду пятого сезона, который обещает стать очень даже неплохим.
Пациентом доктора Грегори Хауса на этой неделе стал Джерри Хармон, страдающий от генетического заболевания под названием семейная средиземноморская лихорадка. Необычный симптом этой болезни - ангедония, или неспособность испытывать удовольствие, - поражает мужчину и его дочь. Отсутствие простейших источников радости прекрасно показано резким высококонтрастным цветовым решением Дерана Сэрафьяна (режиссер серии – прим. ред.) в тизере и апатичным видом актеров, исполняющих роли больного отца и его грустной дочери.
Но сердцем эпизода как обычно являются более глубокие по смыслу параллельные линии, затрагивающие Хауса и его коллег. Наш (анти-) герой мог бы стать (в каком-то смысле) ярким примером ангедонии, что имеет огромное значение для него и для всех людей в его окружении. Конечно, несчастье Хауса связано не только с болезнью, но и с обстоятельствами. Хотя в его жизни и есть, в отличие от жизни его пациента, маленькие радости: он может найти утешение в музыке, красоту в искусстве, удовлетворение в работе.
Но в жизни Хауса много боли, злости и разочарования, предательства и горечи. И этот год стал в особенности сложным для него (пусть и не таким тяжелым, как в третьем сезоне). Он пережил сильный эмоциональный стресс, и, казалось бы, только его жизнь начала возвращаться в привычное русло («Везучая 13»), как Кадди ошарашила его новостью о том, что она собирается усыновить ребенка.
В целом, Хаус собрал вокруг себя людей, которые, как и он (но в меньшей степени), несчастны. У его лучшего друга, Уилсона, за спиной три неудачных брака, так что в чем-то в своей жизни он не смог преуспеть (не говоря уже о дружбе с Хаусом, что само по себе счастья не приносит). Кадди, администратор госпиталя средних лет, занимает впечатляющую должность, но ее жизнь пуста. Она не может самореализоваться во взрослых отношениях (как сказал Хаус в эпизоде «Прощайте, мистер Добряк» четвертого сезона, может быть, она и знает то, чего хочет, но она понятия не имеет о том, что ей нужно). Хаус убежден в том, что попытки Кадди завести ребенка не более чем направленное не в ту сторону стремление заделать пробоину в своей жизни. Вполне возможно, что он в этом и прав. У каждого из его друзей есть свои тараканы. Так что в их обществе Хаус вовсе не одинок. Несчастье любит компании - по крайней мере так говорят.
Хауса тревожит, когда его друзья, пытаясь идти вперед, стремятся найти счастье или наполнить свою жизнь смыслом, ведь он не способен сделать то же самое, и потому в него вселяет ужас сама мысль о том, что кто-то может покинуть его «мирок». Хаус чувствует себя брошенным, когда в жизни Уилсона появилась Эмбер. Он не смог вынести и то, когда в третьем сезоне («Бесчувственность») Кадди захотела разнообразить свою социальную жизнь, а затем попыталась сделать это и в компании с Уилсоном.
Тем не менее во втором сезоне («Кто твой папочка») Хаус, несмотря на свои колкости, попытки надавить и заставить Кадди хорошенько подумать о ее желании попробовать сделать ЭКО с использованием донорской спермы, целиком и полностью поддерживает ее решение. Он хранит ее секрет и даже помогает с необходимыми инъекциями. Хаус подталкивал ее к тому, чтобы она сделала «правильный» выбор донора, руководствуясь сердцем, а не разумом («Выбери того, кому доверяешь. Выбери того, кто тебе нравится»), - и в этом проявлялась его забота.
Так из чего же исходит он в эпизоде «Джой», когда Кадди пытается усыновить ребенка, чья мать-одиночка принимала метамфетамины? На подсознательном уровне Хаус боится, что малышка украдет у него внимание Кадди; возможно, на более глубоком уровне его заботит и то, что она может оставить свою высокую должность и ее заменят кем-то, кто не будет столь терпим к его modus operandi (лат. – образ действия) и характеру. Но, на мой взгляд, его мотивы далеко не настолько эгоистичны.
По-моему, Хаус действительно хочет, чтобы Кадди осознала, во что именно она ввязывается. Как и в серии «Кто твой папочка», он пытается ей показать, что именно она делает и на что дала свое согласие. Его допросы склоняют ее к тому, чтобы усомниться в себе, - и в этих сомнениях она сможет уже не так слепо и легкомысленно посмотреть на то, к чему горячо стремится.
Точно так же в обязанности Кадди входит периодически напоминать Хаусу, что где-то под его маской спрятаны настоящие человеческие чувства, а Уилсон выступает в качестве его персонального Говорящего Сверчка. Часто Хаус является чем-то вроде внутреннего голоса разума Кадди, задавая ей сложные вопросы, которые она хотела бы избежать. И он исполняет свою роль безжалостно в то время, как она ожидает рождения «Радости» («Джой»).
Когда Кадди замечает сыпь, которая впоследствии оказалась обычной потницей, на руке будущей матери, она решает провести комплексное внутриутробное обследование плода, основываясь на «наркоманском» прошлом девушки и утверждая, что Хаус на ее месте поступил бы так же. Но он, напротив, говорит о ее иррациональном поведении, ведь навряд ли с ребенком или с матерью что-то не так. «Ты бы сделал точно так же», - она напоминает Хаусу. - «Да, - парирует он, не забывая о сарказме, - и был бы отличным отцом».
Он продолжает обрушать на нее всю правду-матку о материнстве ( не говоря уже об истории с детской отрыжкой). Хаус беспощаден (а разве он знает другой путь?) в своем желании удостовериться в том, что Кадди понимает, какое влияние окажет ребенок на ее упорядоченную жизнь администратора. Но, как только она указывает на его повышенный интерес, Хаус равнодушно отвечает: «Я гуманист».
Он ничуть не удивлен, когда у ребенка находят признаки легочной гиперплазии (недоразвитые легкие), ведь мать малышки – наркоманка. «Берешь котенка с улицы, - давит он, - не удивляйся глистам». Кадди спокойно переносит и не принимает близко к сердцу (во всяком случае на этом этапе) цинизм Хауса. Она знает, что он будет продолжать оказывать давление, испытывать, сомневаться, – ведь в этом весь Хаус. А Кадди абсолютно уверена в том, кто она есть в ту минуту и чего она хочет, и потому оставляет без внимания беспрерывные проверки Хауса: она знает, что выдержит любое испытание.
Но раздражение уже начинает сказываться на ней, и вы можете увидеть то, как ее усталость нарастает (Лиза Эдельштайн была просто великолепна в этом эпизоде). Хаус рассматривает усыновление как глупую попытку Кадди найти замену в своей жизни зрелым отношениям. Он обвиняет ее в том, что она ищет безусловную любовь, которой не существует, а дети не могут любить безусловно - они могут безусловно нуждаться (все-таки в этом Хаус прав, можете мне поверить!).
Не в первый раз было показано то, что Хаус не верит в возможность безусловной любви. «Любая любовь условна», - говорит он Уилсону в эпизоде «Сын коматозника» третьего сезона. Любовь не принесла ему ничего, кроме боли и предательства: его отец (да и его мать), Стейси...
Хаус проверяет дружбу Уилсона, потому что он постоянно ищет пределы этой любви, и в финальных эпизодах четвертого сезона («Голова Хауса», «Сердце Уилсона») он был как никогда близок к тому, чтобы их найти. Если он не уверен в этих границах, он не сможет быть абсолютно уверенным и в любви, какой бы она ни была. Любовь всегда условна.
Не сумев спугнуть Кадди материнскими заботами, он обращается за советом к Джеймсу Уилсону. Уже осведомленный о беспокойстве Хауса по поводу ребенка Уилсон намекает на то, что тот в большей степени «расстроен, потому что она переходит в старшие классы, а ты застрял в средних». Хаус ведет себя как школьник, которому «нравится» самая умная и красивая девочка в классе. Давно прошло время, когда он мог бы обмакнуть ее косички в чернильницу, - использовать свою немного извращенную манеру ухаживать. Он просто возмущен, что кто-то вторгся в его владения, и боится, что его бросят.
Бекке, в конце концов, делают кесарево сечение, которое может привести к смерти малышки Джой. Хаус узнает о том, что Кадди следит за операцией и, заявившись в родильную палату, остается в дверях и пытается оторвать ее от процедуры, чтобы она занималась своими прямыми обязанностями. Его появление кажется жестоким и излишним, и часть меня продолжает верить в то, что Хаус все еще испытывает Кадди, заставляя ее сделать выбор между работой администратора и желанием стать матерью. Однако большая часть меня спрашивает, а не являются ли его действия лишь обычной отговоркой, чтобы вытащить ее с операции, ведь ребенок может не выжить. Если малышка родится мертвой или быстро умрет, он знает, каким это ударом станет для Кадди. И я все-таки вижу, что даже здесь Хаус исполняет роль защитника, хоть он и будет это всячески отрицать.
Малышка задышала - и Хаус видит Кадди с ее новорожденным ребенком, видит ее восторг, ее абсолютную радость. Это не остается незаметным для него ни на мгновение. И что-то коренным образом меняется в его «вселенной».
В момент, когда Хаус видит их вместе, он соглашается (как уже делал это, когда Эмбер заняла место в жизни Уилсона) с фактами: у Кадди должен быть ребенок, она должна быть счастливой. Он ошибался, и он это осознает. В этом заключается его прославленная объективность в работе. До этого Хаус не сомневался в своей правоте насчет Кадди, но доказательства обратного заставляют его передумать.
Однако ее мечта лопается, как мыльный пузырь, в одночасье (что, возможно, не так уж и удивительно), когда Бекка принимает решение оставить ребенка себе. Она говорит Кадди, что хотела бы поменять что-то в своей жизни: «В моей жизни всегда были только боль, и злость, и разочарование - я хочу, чтобы в ней была и любовь» ( это могло бы стать красивым описанием того, что чувствует и сам Хаус, если бы его сердце могло говорить).
А теперь перейдем к невероятной финальной сцене этого эпизода. Конец серии, прекрасно сыгранный Хью Лори, который способен передать утрату вкуса к жизни лишь одним выражением лица, а не диалогом на тридцать страниц, и Лизой Эдельштайн, не менее гениальной актрисой, показывает то, что Хаус (возможно, в какой-то степени из-за трагедии Кадди) тоже в некотором роде хочет изменить свою жизнь ( значение этой сцены заслуживает отдельного рассуждения, но оставим это до другого раза).
Я не говорю о том, что он пришел к Кадди, чтобы внезапно открыться ей. Но у него была причина прийти к ней домой. Это не было внезапным или случайным порывом. И это вовсе не противоречило его характеру. Он не пришел, чтобы злорадствовать, давить или издеваться. Он хотел ее поддержать так, как умеет это делать.
Хаус говорит банальности, которые, как он думает, она хочет от него услышать в этот момент. Недостаток Хауса заключается в том, что, когда он не знает, что сказать, не знает, что делать, он использует свою мимику, наиболее подходящую, по его мнению, под ситуацию.
Мне действительно кажется, что Хаус был немного разочарован (после того, что увидел в родильной палате) решением Кадди отказаться по крайней мере на какое-то время (и я не удивлюсь, если она вновь передумает в этом или в следующих сезонах) от затеи с усыновлением из-за боязни, что все вновь повторится (разве это не в духе Хауса?).
Хаус признает, что Кадди на самом деле была бы замечательной матерью, - и получает ответный удар от нее. К этому моменту, после всего, через что ей пришлось пройти, после того, как он издевался над ней все это время, с нее хватило сполна. Она нападает на него, ошеломляя силой своей злости. «Как ты смеешь? – кажется, она хочет сказать. – Как ты смеешь так обращаться со мной?» Это вербальная пощечина, заслуженная пощечина. И Хаус выглядит так, будто его только что ударили. Сильно.
А затем Кадди задает ему вопрос, на который он не в силах ответить. «Почему тебе всегда нужно всему противоречить?» - спрашивает она. Временно потеряв дар речи, единственное, что он мог сделать, - это беспомощно посмотреть в глаза вторгшейся в его личное пространство Кадди и сказать, что он не знает. Это была сцена его эмоционального обнажения, какой мы еще не видели в сериале (а ведь Хаус был достаточно уязвим с начала сезона).
Интересно, о чем он думал те несколько часов, предшествующих этой сцене, когда узнал о потере Кадди? Вне всяких сомнений, он очень много думал о том, что произошло с ней, о своей потере, о потере Уилсона; он пытался понять свои чувства к Кадди, которые привели его на порог ее дома к этому чудесному мгновению – поцелую.
Этот поцелуй полон значений. В нем были и сожаление, и привязанность, и страсть, и отчаяние. Сколько прошло времени с того момента, когда Хаус так кого-то целовал или когда его так целовали? Даже, когда Стейси вернулась в его жизнь, для нее это было, скорее всего, страсть, развлечение. В конце этого поцелуя присутствовала даже милая робость, когда Хаус делает шаг назад, до конца борясь со своим либидо и тайной страстью. Оба выглядят ошарашенными, тяжело дышат, и какое-то время они просто смотрят друг на друга. Уф-ф-ф. (У кого-нибудь есть веер? Здесь внезапно стало жарко.)
Обязательно посмотрите залитое на первой странице
видео для альтернативного восприятия сцены поцелуя (с комментариями Хью Лори и Лизы Эдельштайн, любезно предоставленными нам телекомпанией Фокс). Наслаждайтесь!
Следующий эпизод – «Зуд». Не могу дождаться. Но об этом поподробнее на следующей неделе. Между тем, для моих читателей из США: какими бы ваши предпочтения не были, в этот вторник обязательно выйдете прогуляться и проголосуйте, если вы еще этого не сделали!
И, если у вас до сих пор не было шанса прочитать мое интервью с Лизой, обязательно взгляните на него прямо сейчас на blogcritics.org!
